Jerzy Giedroyc, Maison-Laffitte, 1987, photo by Bohdan Paczowski
Наталья Горбаневская : Парижская "Культура” — как само название журнала, так и имя его главного редактора Ежи Гедройца — в шестидесятые — семидесятые годы для моего поколения, да и для людей лет на десять старше и особенно младше нас, была легендой. И не только для тех (отнюдь немалочисленных), кто читал по-польски, тем более, что даже я, живя в Москве, видела всего несколько номеров журнала да пару книг, изданных в его "Библиотеке". Но были уже два "русских” номера "Культуры" (избранные тексты в русских переводах), и они ходили из рук в руки в самых широких кругах. Были какие-то упоминания в передачах "враждебных голосов" — все это и складывалось в легенду. Действительность оказалась богаче легенды. "Культура” — это не только ежемесячный журнал "Культура", это еще и ежеквартальник "Зешиты хисторычне” ("Исторические тетради”), и целое издательство "Инстытут литерацкий” ("Литературный институт"). Собственно, и это — не только издательство, а крупный культурнополитический центр, занявший в жизни польского общества исключительное место.
Стало уже, кажется, общеизвестным фактом, что редакция "Культуры” стояла у колыбели "Континента”. И можно сказать, что ни с какими другими кругами никакой эмиграции (включая русскую) наше сотрудничество не было столь плодотворным, как с "Культурой". Когда я позвонила Ежи Гедройцу и сказала, что хочу взять у него интервью для "Континента”, он несколько удивленно спросил: "На какую тему?” (полагая, видимо, что на все текущие вопросы я могу найти ответы в номерах "Культуры”). ”0б эмиграции, — сказала я. — О сегодняшней роли эмиграции. Для меня Вы более, чем кто-либо другой, символ эмиграции — не только польской, но всей эмиграции из стран коммунистического блока”.
— Пан Ежи, "Экс либрис", ежемесячное приложение к газетам "Жице Варшавы" и "Час краковский", недавно посвятил эмиграции специальный номер. В этом номере, кстати, что очень приятно, напечатана статья Виктора Ворошильского о "Континенте". И там же я прочитала статью представителя "Культуры" в Скандинавии, который говорит, что польская политическая эмиграция потеряет смысл своего существования, как только будут проведены свободные парламентские выборы. Вы тоже так считаете?
— Нет, я с этим не вполне согласен. Конечно, можно говорить об известной независимости Польши после того, как пройдут выборы в свободный парламент, но это еще всего не решает: новоизбранный парламент должен принять новую конституцию — сейчас никто не знает, как она будет выглядеть, — и только после этого следует провести новые президентские выборы. Это значит, что если Валенса и останется на посту президента, то будет избран в соответствии с законом, и само его избрание будет означать, что он прошел проверку у избирателей. Только после этих выборов можно будет говорить о каком-то конце эмиграции. Вдобавок, для меня это не конец, поскольку и в дальнейшем, даже, скажем, при положительном отношении ко всем переменам, которые наступят, все равно остается масса дел, которые можно решить только на Западе с помощью эмиграции. Она может быть настроена в целом положительно, без принципиального отрицания устанавливающегося строя, но она нужна.
Лучший пример — сегодняшние цензурные проявления, с которыми мы сталкиваемся все чаще. Есть целый ряд вещей, которых нельзя напечатать в Польше. Я уж не говорю о своей статье, которую ’’Свободная Европа” отказалась передать, а газеты ”Жице Варшавы” и ”Жеч-посполита” — напечатать..., но таких вещей все больше. Вот, например, Казимеж Орлось (автор романа "Дивная машина", напечатанного в NN 11—14 "Континента". — Н.Г.) написал очень резкое письмо в редакцию "Газеты выборчей” по поводу Литвы, и сначала Адам Михник (главный редактор "Газеты”. — Н.Г.) сказал ему — а у них вполне дружеские отношения, — что письмо, конечно, будет напечатано, а на следующий день оказалось, что для письма "нет места”. Тогда Орлось пошел в "Жице Варшавы", и тут ему — прямо как это было со мной — сразу отказали. Я знаю и другие случаи, но не могу сейчас привести фамилий, так как получил эти сведения в частном порядке. Так, например, не допустили в печать статью о польско-немецких отношениях.
— В Польше сейчас, когда мы с Вами разговариваем, еще действует не свободно избранный и, следовательно, не представительны й парламент. Однако президент Польской Республики в изгнании Рышард Качоровский вручил новоизбранному президенту Леху Валенсе хранившиеся в Лондоне символы президентской власти. Сделан также ряд других шагов, свидетельствующих о том, что лондонские власти в изгнании признают сегодняшнюю Польскую Республику прямой и законной наследницей довоенной Республики — Второй Речи Посполитой. Как Вы к этому относитесь?
— Я отношусь к этому критически. Проще говоря, это должно было произойти только после парламентских выборов, так что не следовало с этим так спешить. Сейчас они передают в Польшу государственную казну, передают все находящееся в Лондоне польское имущество и до конца года намерены передать все. Между тем, есть целый ряд эмигрантских учреждений, которые, по моему глубокому убеждению, должны сохраниться, ибо они обладают огромным культурным значением, и продолжение деятельности которых из Польши никто обеспечить не сможет. Это, прежде всего, Исторический институт имени Сикорского в Лондоне, Польская библиотека в Париже и Польская библиотека в Лондоне. Эти культурные центры должны быть материально обеспечены на будущее. Значит, если даже лондонский политический центр ликвидируется, деньги должны пойти на деятельность этих учреждений.
— Если я правильно поняла, президент Качоровский обещал передать символы президентской власти после того, как пройдут не только президентские, но и парламентские выборы, но после выборов президента изменил свое решение...
.
— Нет, он этого так прямо не говорил. Были такого рода резолюции Национального Совета, которые он принимал к сведению, но по конституции — и это Качоровский ясно сказал в США, зде был перед выездом в Польшу, — такое решение входит в полномочия президента, который не обязан ни с кем консультироваться. Так что формально он имел право так поступить, но верно, что он сделал это, не консультируясь ни с какими эмигрантскими политическими центрами.
— В этом году исполнится 45 лет "Инстытуту литерацкого", 44 года "Культуре”. Можете ли Вы припомнить напротяжении всех этих лет какую-то фундаментальную ошибку, допущенную редакцией журнала, какое-либо серьезное заблуждение, которое пришлось тяжким трудом исправлять, чтобы вернуться к линии "Культуры"?
— Нет, такого случая не было. Была, конечно, одна принципиальная ошибка. В 1956 году мы выразили поддержку Гомулке. У нас были иллюзии насчет возможности какого-то "социализма с человеческим лицом” или "коммунизма с человеческим лицом”. Но эти иллюзии продолжались недолго — до закрытия еженедельника "По просту”. Как только Гомулка закрыл "По просту” и начал восстанавливать всяческие партийные ограничения, мы отказали ему в доверии. Но, пожалуй, за все время это была единственная серьезная и, к тому же, тактическая ошибка. В целом, по-моему, наша линия всегда была правильной. Что это значит? Это значит, что важнейшими вопросами для нас всегда оставались, во-первых, независимость Польши, дело первостепенной важности, а с другой стороны — нормализация отношений с соседями. То есть, если речь идет о России, мы боремся против коммунизма, но мы хотим нормализовать польско-русские отношения, так или иначе необходимые нам в будущем. То же самое, если говорить о нормализации отношений с Германией. Есть также многочисленные трудности в польско-литовских отношениях: вопрос Вильнюса и т.д. Это все дела, эмоционально очень весомые, в том числе и для меня самого: я сам родом из тех краев, и для меня все эти разногласия между Польшей и Литвой были и остаются весьма горестными, но их надо урегулировать. Я сам чувствами сильно связан с Вильнюсом, но понимаю, что Вильнюс должен быть литовским, точно так же, как Львов, несмотря на несколько веков польской истории, связанной со Львовом, должен быть украинским.
— Следует, конечно, вспомнить, что, сделав огромный вклад в нормализацию польско-русских отношений, "Культура” одновременно напоминала, что между Польшей и Россией лежат еще Украина, Белоруссия, Литва..
— Если говорить о стремлении к независимости таких стран, как Украина или Литва, то мы его в высшей степени поддерживаем. Но не надо забывать и о ряде возникающих проблем. Так, если мы говорим о Белоруссии, то надо отдавать себе отчет, что русификация здесь зашла очень далеко, и я сегодня не знаю, не слишком ли поздно говорить о независимости Белоруссии. Когда же речь идет об Украине, тоже приходится считаться с тем, что значительные площади Украины, особенно левобережной, в большой степени русифицированы. Поэтому мы всегда настаивали — и наше заявление об этом было напечатано в "Континенте” — чтобы по этим вопросам проводился плебисцит. Нельзя требовать, чтобы границы Украины проходили так, как они себе это представляют, — это вопрос воли населения. Есть целый ряд областей, которые хотят быть в составе России, чувствуют себя связанными с Россией, и это необходимо урегулировать.
— Вернемся к нашим журнальным делам. Вы знаете, что "Континент" теперь печатается в Москве — кстати, после двух номеров, напечатанных в Польше. Каждый номер в полном объеме готовим мы, парижская редакция, — по условиям, какое бы то ни было цензурное или иное вмешательство со стороны издательства исключено. При этом вместо трех тысяч мы имеем стотысячный тираж. "Культура" много лет полностью или частично переиздавалась в Польше подпольными издательствами. Теперь она издается легально. Как Вы относитесь к изданию "Континента” в Москве?
— В Польше "Культура” и "Зепшты хисторычне” выходят почти два года. При этом журналы по-прежнему составляются и редактируются в Париже, а в Польше выходит только перепечатка, без прибавления каких бы то ни было материалов и комментариев. Это я считаю очень правильным: отсюда в Польшу можно отправить не больше нескольких сот экземпляров каждого номера, а тираж варшавского издания "Культуры” достигает сейчас 12 тысяч и, думаю, мог бы еще повыситься, если бы лучше работала сеть распространения, которая в Польше, к сожалению, работает очень плохо. Таким образом, "Континет" принял такое же решение, как мы, и этот подход представляется нам вполне логичным. Ибо не следует впадать в преувеличения и в крайней оппозиционности утверждать, что там все плохо. Наша задача — не отказываясь от самой резкой критики, помогать им, и тут роль эмиграции очень велика — и недооценивается. Мы все смотрим, что сделали те или иные организации, но поглядите, какую огромную роль в культурном и даже политическом отношении сыграл, например, Солженицын. Я говорю о его влиянии как на самое Россию, так и на Запад. То же и у нас в области культуры, ибо не следует забывать, как велики культурные достижения разных эмиграций. У нас это, скажем, Милош и Гомбрович, если же речь идет о русской эмиграции, то, не говоря даже о Бунине, есть целый ряд имен, которые здесь все более, популярны.
—Тут, конечно, уместно задать вопрос о названии журнала. Ведь как это выглядит со стороны? Послевоенное время, Восточная Европа и, в частности, Польша отдана на растерзание коммунистам, и вдруг горстка офицеров Польской армии начинает издавать журнал, который называется, допустим, не "Политика”, а "Культура"...
— Знаете, сразу после войны, коща мы начинали нашу работу, я был убежден — а убедился я, кстати, на примере довоенной русской эмиграции в Польше, довольно многочисленной, которую я хорошо знал, был дружен с Дмитрием Философовым и рядом других писателей или политических деятелей в Варшаве, и меня тогда поражали крайние политические разногласия, — так вот, я был убежден, что в эмиграции трудно действовать в каких-то организационных формах, потому что немедленно начинаются расхождения, расколы и т.д. Важнее всего — слово, важнее всего сохранить культурный фактор, который нужно сберечь, защитить, и это — общий язык между нами, эмиграцией, и будущими поколениями. Поэтому мы сознательно выбрали такое название и придаем большое значение вопросам культуры.
— Пан Ежи, мы почти всегда заканчиваем наши интервью вопросом: ”Что хотели бы Вы сказать читателям "Континента”? Я хочу задать Вам этот же вопрос, но с учетом того, что Ваш ответ будет обращен к ста тысячам читателей в России.
— Прежде всего, конечно, это пожелание самой России, чтобы она отряхнулась от прошлого и стала демократической страной. Но для меня лично важнее всего вопрос нормализации польско-русских отношений, и не только в политическом аспекте — тут всегда могут остаться те или иные разноречия, — но в аспекте культурного сотрудничества. Для меня все это всегда было делом очень близким. С коммунизмом я начал бороться еще до войны и продолжал борьбу в эмиграции, но в то же время русская литература была мне очень близка, едва ли в каком-то смысле не ближе, чем польская. Я ведь больше читаю по-русски, чем по-польски, потому что нахожу там больше отвечающих моим интересам писателей и книг, чем в польской литературе. Польско-русское культурное сотрудничество следовало бы углубить. Тем более, что в прошлом у нас прекрасные примеры такого сотрудничества, начиная хотя бы с Мицкевича. Заметьте, например, что перед 1-й Мировой войной польская литература в России была очень популярна, переводили массу польских писателей: Жеромский, Пшибышевский, Сенкевич выходили приложениями к "Ниве”, которые я помню с детства, — это была замечательная форма популяризации литературы и доступа к ней широких масс. Издания на газетной бумаге, неслыханно дешевые. И в их числе много переводов с польского.
— Надо сказать, что переводов с польского на русский в СССР выходило немало. Но при этом писатели, на чье имя был наложен цензурный запрет в ПНР, автоматически становились запретными и в СССР. Сейчас это, естественно, меняется. Из того немногого, что мне известно о тамошних издательских планах, назову одно, что мне самой особенно приятно: в издательстве "Прогресс” готовят переиздание книги Густава Герлинга-Грудзинского "Иной мир" в моем переводе (книга вышла в лондонском издательстве "Оверсиз" — разумеется, небольшим, обычным для эмигрантских изданий тиражом).
— Да, здесь огромное поле деятельности для нас. Вот вы упомянули Герлинга-Грудзинского — для меня его книга чрезвычайно важна, и не только в силу таланта, а тем, что вот человек, который прошел лагеря, столько перестрадал и не испытывает никаких антирусских чувств — общечеловеческие ценности для него важнее. Вот подход, который нужно защищать и пропагандировать. Чего я больше всего боюсь, это как раз всяческих раздутых национализмов. Боюсь, как бы борьба с советизмом, с советизацией, с коммунизмом не превратилась в антирусскую борьбу. Подобные массовые настроения крайне опасны, и мы должны против них бороться. Потому-то — я отвлекаюсь от чисто политических оценок — для меня были такой радостной неожиданностью демонстрации в Москве в защиту прибалтийских стран. Я не знаю, каков Ельцин, но, судя по целому ряду его выступлений, он ведет себя замечательно. И это вселяет надежду.
Редактор и ведущий программы Виталий Портников. Участвуют: главный редактор журнала "Новая Польша" Ежи Помяновский, политолог Ирина Кобринская и корреспондент Радио Свобода в Варшаве Ежи Редлих.
Виталий Портников: Этой программой мы начинаем цикл передач, посвященный людям, которые определяют духовный облик нашего времени. Первый герой программы - польский издатель и публицист Ежи Гедройц. Человек, которому удалось в эмигрантском журнале очертить будущий контур внешней и внутренней политики своей страны. Моими собеседниками будут Ежи Помяновский в Кракове и Ирина Кобринская в Москве. Ежи Помяновский - главный редактор журнала "Новая Польша", многолетний сотрудник издания "Культура", которое редактировал Ежи Гедройц, и переводчик произведений Александра Солженицына. Ирина Кобринская - политолог, профессионально занимающийся российско-польскими отношениями. Но вначале мы послушаем материал моего коллеги Ежи Редлиха, посвященный личности Ежи Гедройца:
Ежи Редлих: Скончавшегося два года назад на 95-м году жизни Ежи Гедройца по праву называют одним из самых выдающихся людей ХХ века. Он был создателем и неизменным редактором журнала "Культура", который издавался в Париже на польском языке в течение более полувека. "Культура" выходила в эмиграции, в Польше ее распространение было запрещено коммунистическими властями. И неудивительно - публицистика журнала была направлена против тоталитаризма, против унижения, против умственного порабощения человека. Издательство "Культура" опубликовало и на страницах журнала, и отдельными книгами литературные произведения, которые в так называемой "народной Польше" запрещались цензурой. Среди 500 томов Библиотеки "Культуры" были также публикации русских и украинских диссидентов.
Несмотря на запреты и строгий пограничный контроль, отдельные экземпляры журнала и книги удавалось, однако, протащить в Польшу. Они передавались из рук в руки, читались и зачитывались, главным образом, интеллигенцией, студентами, старшеклассниками. Читатели "Культуры" были теми, кто идеологически вдохновлял стихийные мятежи польских рабочих против коммунистической власти. Гедройц достиг колоссальных политических успехов. Он воспитал несколько поколений позднейших политиков и политических мыслителей. Всю свою редакторскую жизнь Ежи Гедройц оставался тем, кто ратовал за сближение всех подкоммунистических народов. В частности, он был тем, кто больше всего сделал для польско-русского и польско-украинского сближения. Гедройц и его "Культура" упорно твердили, что настоящее сближение будет только тогда, когда русские, украинцы, поляки будут как можно больше знать друг о друге, ибо невежество поражает вражду, высокомерие и комплекс неполноценности. Этот журнал был, пожалуй, единственным польским изданием, абсолютно свободным от предвзятости по отношению к соседям, народам, превосходящим поляков по размерам. Гедройц всегда видел силу и слабости этих народов, но в то же время он подчеркивал необходимость отважного примирения с ними поляков. Это и есть один из важнейших заветов редактора "Культуры".
Виталий Портников: Мой коллега Ежи Редлих в своем материале, посвященном Ежи Гедройцу, назвал его одной из ключевых фигур ХХ столетия. И действительно, это фигура, которая является культовой для польского общества, для польской интеллигенции, можно сказать, символом умения изменить себя и изменить других в меняющемся мире. Но вот что интересно: в российском обществе Гедройц не является такой известной фигурой. Здесь он, скорее всего, востребован лишь узким кругом специалистов, которые занимаются российско-польскими отношениями, либо теми людьми, которые вообще интересуются той плеядой писателей и публицистов, которых воспитала парижская культура. В чем по-вашему, феномен вот этого признания Гедройца в Польше и непризнания в России? Ежи Помяновский, прошу вас.
Ежи Помяновский: Особенность того уважения и культа, которым был окружен Гедройц в Польше, в чем-то другом. Мало того, что он за 54 года эмигрантской жизни издал 636 номеров самого важного в нашей истории журнала, да и не только в нашей, но кроме того он издал еще несколько сотен Исторических тетрадей, без которых наша новейшая, и польская, и российская история была бы для грядущих исследователей просто таким минным полем. Мало того, что он напечатал по-польски свыше 500 томов Библиотеки "Культуры", важнейших книг ХХ века, главным образом тех которым цензура не разрешала проникнуть в Польшу, в том числе массу произведений русских и украинских диссидентов. Некоторые, как Синявский и Даниэль, посылали сами свои рукописи прямо в руки этого человека, а не например в заслуженную "ИМКА-Пресс". Мало того, что он своей одинокой жизнью, полностью посвященной бескорыстному труду, подал чрезвычайно редкий в Польше пример, сверх всего этого он еще показал, что прав был Честертон: "Истинный патриот не может быть доволен своим отечеством". Вот почему у Гедройца было не только столько поклонников, но и столько врагов, не только среди правящих кругов, которые его преследовали хуже всех остальных диссидентов и глашатаев свободы. Я считаю, что Гедройц был самой важной фигурой во всей истории польско-российских отношений. Он вместе со своей правой рукой Мирошевским создал не доктрину, а лишь только концепцию, но это важнее всех доктрин - концепцию, как уложить в будущем, как обустроить наши отношения так, чтобы они стали действительно добрососедскими, а не лишь только принужденными.
Виталий Портников: Ирина Кобринская, у меня такой вопрос к вам в продолжение того, что говорил Ежи Помяновски: Ежи Гедройц действительно поддерживал весьма тесные связи со многими российскими диссидентами, известными писателями, помогал "Континенту" Владимира Максимова, публиковал русскую литературу, но многие специалисты в России, специалисты скорее в политологии, считают, что Гедройц был настроен антироссийски, мотивируя это тем, что он считал, что будущая Польша должна строить добрые отношения не только с Россией, но и с будущими независимыми Украиной, Литвой и Белоруссией, то есть фактически предвидел провозглашение независимости этих стран. И вот вопрос такой: может ли считаться антироссийски настроенным человек, который симпатизировал не только России, но и соседям России?
Ирина Кобринская: Суть Гедройца - это истинный патриотизм, недовольный своим отечеством, недовольный, как Польшей, так и Россией. Сутью концепции Ежи Гедройца было изменение самого общества, потому что он абсолютно правильно понимал, что без изменения сути Советского Союза и России как империи не могут измениться российско-польские отношения. Отсюда критическое отношение к российской действительности, отсюда вот этот акцент на независимости Украины, Белоруссии и Литвы, как залога, гарантии того, что Россия не есть империя и не будет развиваться в этом направлении. Наверное, это и вызывало критическую оценку Гедройца. Прежде всего, все-таки его основным адресатом была интеллигенция, и польская, и российская, сейчас само понятие интеллигенции в этом меняющемся обществе растворяется, трансформируется, меняется ее роль и, безусловно, она сильно изменилась, во всяком случае, сейчас. Осью концепции Гедройца была независимость Польши. Так вот, само понятие независимости тоже становится весьма относительным, вот в этой безумной динамики той скорости изменений, происходящих сейчас в Европе, это вновь обретенная независимость, часть которой, часть суверенитета делегируется тем институтам, членам которых становится Польша и стала уже. Я говорю о НАТО и Евросоюзе.
Виталий Портников: Меня, на самом деле, интересует не столько сама концепция Гедройца, сколько этот феномен влияния толстого журнала на общество и его интеллектуальную часть. Нередко отсутствие внимания к серьезной литературе, к тем толстым журналам, которые были достоянием общественного мнения и в России, и в Польше в годы коммунизма, является показателем определенной маргинализации и самого общества, отсутствия каких-то четких ориентиров. Ежи Гедройц решил, что "Культура" не будет издаваться после его смерти. Последний номер журнала совпал с кончиной основателя издания. В России толстые журналы продолжают существовать, но выходят небольшим тиражом, при спонсорской помощи, и пользуются отнюдь не тем авторитетом, легендарным уже, которым они пользовались в 60-е, да и в 70-е 80-е, годы прошлого столетия. Является ли этот феномен влияния связанным со временем, когда другого способа выразить свои мысли, свои позиции у общества не было, либо мы находимся в каком-то переходном периоде, если угодно, от старого влияния толстых журналов к влиянию общественной мысли, которое еще пока себя по-настоящему ни в каких формах не выразило? Господин Помяновский?
Ежи Помяновский: Нужно напомнить, что апостолов было не больше 12, и что сама история парижской "Культуры" Гедройца - это доказательство огромнейшего влияния скромного толстого журнала на целый 40-миллионный народ благодаря существованию этого класса, который называется только в России и только в Польше интеллигенцией - на Западе это слово берут в кавычки. Вот этот класс имеет все-таки абсолютно необходимое и единственно, может быть, возможное влияние на целое огромное общество. Именно в круге "Культуры" была взращена концепция, которая сначала была принята в штыки целым обществом, не только интеллигенцией, и в стране, то есть, Польше, но и в эмигрантском мире. Гедройц просто-таки настаивал не только на союзе Польши с ее ближайшими восточными соседями, но он первый призвал всех нас отказаться от всяких претензий на бывшие восточные земли, на Вильнюс, Львов, Гродно, всеми почти тогда это считалось кощунством, но в конце концов он дождался тех времен, когда его казавшаяся самоубийственной концепция стала общепринятой и вошла в канон национального здравого рассудка. Публицисты "Культуры" считали и доказали, что независимость народов "ближайшего Востока", позвольте мне использовать этот термин, живущих между Россией и Польшей, устранит причину и предмет векового спора между двумя нашими государствами.
Виталий Портников: Я хотел бы задать вот какой вопрос: профессор Помяновский говорил о том, что число апостолов ограниченно. В наше время в постсоциалистическом мире может ли появиться фигура, которая так же будет влиять на умы своих сограждан, как Гедройц в Польше или Сахаров в бывшем СССР? Или время таких "апостолов-одиночек", даже если они делали какие-то великие дела, осуществляли большие проекты - уже прошло и сменилось временем совсем другой политической и общественной жизни? Ирина Кобринская?
Ирина Кобринская: Я плохо себе представляю в польском обществе и в российском обществе появление вот такой новой фигуры, как Гедройц и Сахаров. Сейчас просто возник спрос, это рынок, есть спрос или нет, и сейчас, безусловно, есть колоссальный спрос на новые ценности моральные, на некие новые устои, общество требует - ему нужна какая-то почва под ногами. Но, по сути своей, и Сахаров, и Гедройц - это были диссиденты, люди, смотрящие в будущее и критикующие состояние нынешнее. На данный момент как то в принципе реализовывается то, что предлагалось им, нужны конструктивные предложения, и мне кажется, что, наверное, ровно столько, сколько мы будем обращаться к интеллигенции, основой которой и в России, и в Польше было то же самое диссидентство, это была основа этой прослойки, как она называлась, это не был класс, это была прослойка. Именно с исчезновением потребности в диссидентстве, потому что если это возникнет вновь, значит, общество наше развивается в сторону закрытого общества, тоталитарного, каковым Россия все-таки в строгом смысле слова сейчас уже не является - на смену "апостолам" необходима система ценностей, в которой работает и господин Помяновский в своем журнале, в которой работают сейчас историки в России, политологи, люди культуры. На смену вот этой интеллигенции должно прийти гражданское общество.
Ежи Помяновский: Я оптимист в этом отношении. Есть в недавней истории Польши довольно убедительный пример: Гдеройц и его "Культура" были теми, кто придал форму и яснее всего указал цель стихийным элементам бунта, назревавшего в обществе ПНР. Несомненно, именно они содействовали возникновению именно в Польше самого необычайного и, может, мифического, особенно для идейных марксистов, феномена - сотрудничества рабочих с интеллигенцией. Исторически это продолжалось недолго, во время так называемого "медового месяца" "Солидарности", который длился 16 месяцев, но именно в это недолгое время и можно было подписать Гданьское соглашение в августе 1980-го года и посадить за "Круглый стол" правительство в 1989-м году. Это феномен, который доказывает, что нужно иметь идею, и нужно, прежде всего, отдавать себе отчет в том, чего ты по-настоящему хочешь. Я не согласен с тем, что влияние крупных личностей уменьшилось в наше время. Как раз появились гораздо более сильные и влиятельные средства влияния на человеческие умы. Если бы кто-нибудь из настоящих интеллигентов, в конце концов, вышел из уголка, в который его запихнули власть имущие, и попытался использовать это огромное влияние, которое имеют новые средства массовой информации на целое общество... Пожалуйста, попробуйте, но, прежде всего, все-таки нужно выработать концепцию, которую ты хочешь передавать другим. Гедройц дал нам пример, и пока живут люди, которые его знали и которые хотели продолжать, хотя бы неумелыми своими руками, то, что он так замечательно начал - до тех пор можно все-таки надеяться на лучшее будущее.
Ирина Кобринская: Я предлагаю, наверное, компромисс. Безусловно, сохранение чистой культуры, то есть продолжение этой традиции, традиции "высоколобой", традиции, ориентированной на интеллигенцию, имеет право на существование. И одновременно я хотела бы сказать все-таки, что мы живем в таких обществах, в которых мы живем. И вот, наверное, здесь те, кто по-настоящему радеют за чистую концепцию, за ее правильное развитие, должны разрабатывать и второй слой, более широкий, более глубокий, может, чуть упрощенный, но уже с фокусом на более широкую аудиторию, которую нужно вовлекать, которой нужно прививать принципы в доступной для нее форме, форме уже совершенно новой, без этого, мне кажется, концепция уже, безусловно, заслужила свое очень большое место в истории, и, тем не менее, мне кажется, ее надо развивать и продолжать.
С развалом СССР имя Ежи Гедройца (1906-2000) прочно вошло в польско-украинский политический лексикон. Мемуарист, политик, публицист, редактор известного парижского журнала «Культура», Гедройц много внимания уделял теме польско-украинских отношений. Именно со страниц «Культуры» впервые в 1960-е годы прозвучал его призыв к полякам (в соавторстве с Юлиушем Мерошевским) навсегда отказаться от претензий на «кресы всходни» (т.е. территорию Западной Украины и Западной Белоруссии) и тем самым положить конец «российскому империализму».
«Российский империализм» для Гедройца заключался в желании Москвы, Киева и Минска, трёх восточнославянских столиц, жить вместе. Гедройц призывал их разбежаться по национальным квартирам, и утверждал, что это - единственно возможный путь примирения для поляков и русских. «Мы, поляки, отказываемся от своих имперских амбиций, не претендуя на Киев и Минск. Так и вы, русские, найдите в себе смелость отказаться от Киева и Минска, дайте им свободу и независимость и тогда войдёте в семью цивилизованных народов наравне с Польшей» - приблизительно таким был посыл Гедройца и его окружения, обосновавшихся в Париже, подальше от социалистической Польши. В самой Польше «Культура» распространялась подпольно, и только с уходом Варшавы в капиталистический лагерь Гедройц был провозглашён в Польше чуть ли не политическим провидцем, глубоким интеллектуалом и почитателем украинской культуры, готовым признать ошибки поляков перед народом Украины, и взамен требовавший честного признания таких же ошибок от русских.
Интеллектуалом Гедройц действительно был. На страницах его «Культуры» печатались многие выдающиеся западные литераторы (Альбер Камю, Эмиль Чоран, Симона Вайль). Но бескорыстным другом украинцев и уж тем более русских назвать его никак нельзя, несмотря на то что постсоветская национал-публика любит ссылаться на Гедройца для подтверждения своих тезисов о необходимости Киеву ориентироваться на Варшаву вместо Москвы.
Идеи Гедройца - не более чем красиво упакованные геополитические тезисы, выгодные кому угодно (в первую очередь, конечно, Польше), но не Москве, Киеву или Минску. Что означает его призыв к полякам и русским отказаться от Киева и Минска? Поляки отказываются от чужого, приобретённого, непольского, т.е. от кресов, не несущих символической нагрузки для польской народной памяти. Украинские и белорусские территории имеют для поляков культурно-исторический смысл, связанный с историей многовекового пребывания Польши на этих землях. Для русских же, как и для украинцев и белорусов, отделённых от русского народа искусственно, политическими методами, Киев и Минск - это истоки общей государственности, «откуда пошла земля Русская быти».
Что означают призывы Гедройца к русским распрощаться со своим «империализмом» и не посягать на свободу украинцев и белорусов? Поляки отказываются принимать точку зрения, что украинцы (малороссы), белорусы и великороссы все вместе - русские. К тому же на государственность Беларуси и Украины Россия не покушается. Но и от союзнических отношений не отказывается.
Если Гедройц хочет, чтобы русские «отказались» от украинцев и белорусов, тогда поляки должны бы отказаться от «гуралей» и кашубов, которые даже менее близки полякам, чем русским современные жители Беларуси и Украины. Почему бы и нет? «Гурали» (т.е. горцы) - живущая в Карпатах субэтническая группа поляков со своим самобытным языком и культурой, отличными от остальных поляков (Гитлер выделял их в отдельный народ, чтобы окончательно сломить польскую нацию). «Гуралей» насчитывается более миллиона, они придерживаются католицизма и протестантизма и проживают между Польшей, Словакией и Чехией. Поводов для отделения их от Польши более чем достаточно.
Кашубы - народ, близкородственный полякам, числом более 300 000. Фердинанд Цейнова, просветитель кашубского народа, говорил, что «не каждый поляк - кашуб, но каждый кашуб - поляк». Это не помешало многим кашубам поддержать Гитлера во время его вторжения в Польшу. Поводов отделить кашубов от поляков тоже хватает. Но Варшава, напротив, пытается крепче привязать кашубов к польскому языку и польской культуре. Т.е. Польша, как этногеополитическое ядро, цепко держит вокруг себя родственные народы, а православно-русской цивилизации предлагается добровольно раздробиться на осколки, да ещё признать такое положение дел прекрасным.
Но мыслям Гедройца продолжают кланяться, словно китайские болванчики, и украинские необандеровцы, и белорусские националисты, и российские либералы. «Ослы ему славу по нотам поют, козлы бородою дорогу метут...» В Польше издаётся журнал «Новая Польша» (есть и русскоязычная версия), который называет себя продолжателем гедройцевской «Культуры». Наряду с действительно интересными и позитивными материалами о русской классике, польско-российских, польско-литовских и польско-украинских культурных связях, со страниц «Новой Польши» на нас нет-нет да и слетит очередная цитата Гедройца все о том же, набившем оскомину «откажемся от имперских амбиций», «не посягать на свободу»...
Симптоматично, что в 1977 году в «Культуре» была опубликована «Декларация по украинскому вопросу», подписанная польскими, чешскими, венгерскими эмигрантами и их русскими либеральными друзьями. Но мало кто знает, что Венгрия, Польша и Чехия (наряду с австрийцами) в свое время приложили немало усилий к тому, чтобы русское самосознание населения Западной Украины окончательно умерло. Венгры душили Закарпатье, поляки давили карпато-русский народ Галиции. При Масарике чехи также проводили политику жёсткой украинизации закарпатских русин (об этом можно прочитать в мемуарах карпаторосса Алексея Геровского, лично испытавшего на себе гнёт чехословацких властей). И после всего этого эти европейские «правозащитники» призывали нас к соблюдению демократических свобод и прав наций на самоопределение! Какое лицемерие! Но эти лицемерные мысли до сих пор подаются как образец «нового мышления».
6-7 июля сего года во Львове состоялся польско-украинский семинар, участники которого «попытались совместно задуматься о нынешнем состоянии отношений между Польшей и Украиной» 1 . Мероприятие было посвящено памяти польского оппозиционера Яцека Куроня, которого считают одним из твёрдых последователей Гедройца. Торжества открыл генеральный консул Польши во Львове Ярослав Дрозд и львовский градоначальник Андрей Садовой. Ярослав Дрозд назвал это событие «торжеством дружбы». Присмотримся к этому «торжеству» и его участникам поближе.
Андрей Садовой всем известен своими симпатиями к Бандере, Шухевичу и прочей нечисти. Присутствовавшие коллеги Садового тоже с пиететом относятся к пронацистскому прошлому Западной Украины. Это не помешало польским делегатам вместе с Садовым и его спутниками вознести общую молитву и возложить венки на Лычаковском кладбище к памятникам Сечевым стрельцам и Львовским орлятам.
Касаясь памяти Гедройца и Куроня, делегаты семинара отмечали их удивительное сходство: оба любили украинцев, оба были патриотами и Польши, и Украины, обоим были чужды проявления шовинизма и радикализма. Позвольте, а разговоры по душам с необандеровцами, совместные молитвы у могил украинских националистов, виновных в гибели стольких своих соотечественников, непрекращающиеся попытки избрать себе в союзники наиболее разнузданные националистические партии Западной Украины и отсутствие желания на действительное, а не декларативное сотрудничество с Русским миром, что это, как не шовинизм и радикализм?
И разве игнорирование того факта, что некогда на Западной Украине население держалось русской жизни и русского духа, завещанного им предками, но было погублено и раздавлено Австро-Венгрией не без помощи поляков, это не шовинизм и радикализм? У Гедройца, как и Куроня, напрочь отшибло историческую память. Они готовы были брататься с украинствующей публикой, той самой, которая состояла на побегушках у австрийских жандармов, помогая препровождать своих остававшихся русскими соплеменников в Талергоф и Терезин, но ни за что не шли на признание русской истории Червонной Руси (Западной Украины). Это ли не шовинизм и радикализм? То, что Гедройц не выкрикивал откровенно националистических лозунгов, ещё не значит, что они ему не импонировали.
Ради геополитических выгод Гедройц готов был каяться в насилии поляков в отношении украинцев, но никто не помнит, чтобы также настойчиво он каялся в насилии поляков в отношении великорусского населения. Это не входило в его расчёты.
К слову, предки Гедройца были литовцами, но окончательно полонизировались. И опять же, к слову, не все представители рода Гедройцев страдали русофобией. Один из Гедройцев был русским генералом, другой - учёным-агрохимиком. Но, пожалуй, самым известным представителем этого рода, знакомым каждому отечественному малышу, была Раиса Адамовна Гедройц, автор новогодней песенки «В лесу родилась ёлочка». С Ежи Гедройцем они имели одно происхождение, но в мировоззренческом плане их разделяла пропасть.
И пусть русофобия Гедройца не была откровенно патологической, от этого она не переставала быть русофобией.
_____________________________
1. Магдалена Хабера «Яцек Куронь и польско-украинское примирение» («Новая Польша», 9 / 2012).
Представитель старинного рода литовских князей Гедройцев. Окончил лицей в Варшаве. В Варшавском университете изучал право (1924-1929) и историю (1930-1931). Работал референтом в министерстве сельского хозяйства (1929-1935), позднее руководил одним из отделов в министерстве промышленности и торговли (1935-1939).
В 1930 стал редактором еженедельника «Dzie? Akademicki» (приложения к «Dzie? Polski») и вскоре преобразовал его в «Bunt M?odych» («Бунт молодых»), выходящий дважды в месяц. В 1936 двухнедельник сменил название на «Polityka» и стал влиятельным еженедельником.
С началом Второй мировой войны оказался в Румынии. Был секретарём посла Польши в Румынии Р. Рачиньского (1939-1940), затем начальником польского отдела при посольстве Чили в Румынии (1940), затем сотрудником английского посольства в Бухаресте (1941). Солдатом Отдельной Карпатской бригады участвовал в ливийской кампании, затем руководил отделом печати в штабе корпуса генерала Андерса (1941-1944). В 1945 стал начальником европейского департамента министерства информации правительства Польши в Лондоне.
В эмиграции
Основал издательство «Instytut Literacki» в Риме (1946). С 1947 издательство располагалось в Мезон-Лафите. Издательство в 1947-2000 выпускало эмигрантский ежемесячный литературный журнал «Kultura», главным редактором которого был Гедройц. Журнал стал центром польской политической и общественной мысли не только в эмиграции, но и в Польше, где распространялся нелегально. На его страницах публиковались Симона Вейль, Альбер Камю, Т.С.Элиот, Чоран, Жанна Эрш и другие европейские интеллектуалы. В серии «Biblioteka „Kultury“» («Библиотека „Культуры“») издано более 600 книг, в том числе переводы произведений А. Д. Сахарова, А. И. Солженицына и других русских авторов. К деятельности издательства и участию в журнале привлёк выдающихся польских эмигрантских писателей и публицистов Юзефа Чапского, Чеслава Милоша, Витольда Гомбровича, Густава Херлинг-Грудзинского, Ежи Стемповского, Зыгмунта Хаупта, Анджея Хцюка и других.
Помимо «Культуры», под руководством Гедройца с 1962 в Париже выходил ежеквартальник «Zeszyty Historyczne» («Исторические тетради»), публиковавший материалы по новейшей истории Польши и соседних стран (Латвия, Литва, Россия, Украина) - аналитические статьи, публикации документов и воспоминаний.
Был также членом редколлегии русского эмигрантского журнала «Континент» и украинского журнала «Виднова».
Награды и звания
Офицерский крест Румынской короны (1930), эстонский Орден Белой Звезды (1932, офицерский крест ордена Почётного легиона (1996), литовский Орден великого князя Гедиминаса (1998).
Был единственным, кто отказался принять высшую награду Польши Орден Белого орла в знак неприятия складывавшихся в стране после 1989 отношений.
Доктор honoris causa Ягеллонского университета (1991), Вроцлавского университета (1998), Варшавского университета (1998), Университете Марии Кюри-Склодовской в Люблине (2000). Почётный гражданин Литвы (1997).
Сейм Республики Польша провозгласил 2006 год годом Ежи Гедройца. 100-летие со дня рождения Ежи Гедройца включено в отмечаемые под эгидой ЮНЕСКО памятные даты.
Наверное, это редкий случай в мировой истории, когда человек, действующий в эмиграции, вдалеке от родного края, вызвал радикальные изменения в межнациональных отношениях: от вражды к сотрудничеству. Речь идет о личности и деятельности Ежи Гедройца - издателя и редактора польского журнала «Культура», выходившего в Париже. Потомок старинного, полонизированного за века княжеского литовского рода, он родился перед первой мировой войной в Минске, где его отец был врачом. По демократическим убеждениям Гедройц-старший отрекся от титула князя. Молодой Гедройц пошел тем же путем. Он стал настоящим демократом, но сохранил все черты аристократа: необычайную культуру поведения в отношениях с сотрудниками, учтивость, такт, но и в то же время необходимую дистанцию, не допускавшую простецких манер. В нашем пятидесятилетнем сотрудничестве, несмотря на все различия во взглядах на разные стратегические и тактические проблемы борьбы с коммунизмом и национализмом, никогда не доходило до острых споров и конфликтных ситуаций.
Мы познакомились на берлинском «Конгрессе свободы культуры» в 1950 году, когда группа западных и восточноевропейских интеллектуалов решила поднять борьбу против коммунистического наступления под предводительством Ильи Эренбурга и его западных компатриотов - на платформе антифашистской борьбы за мир. Вспомним: в международной политике шла «холодная война», положившая конец прежнему альянсу Соединенных Штатов и Великобритании с Советским Союзом на основе конференций в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Сталин собственноручно уничтожил те соглашения блокадой Берлина в 1948 году и фактическим разделом Германии и насильственными методами компартий в странах Центрально- Восточной Европы и на Балканах.
Наша - демократических антикоммунистов - ситуация была сложной, поскольку большинство западных интеллектуалов симпатизировало Москве. Но Берлинский конгресс культуры мобилизовал американских и западноевропейских интеллектуалов и их друзей, выходцев из Восточной Европы, на противодействие. К тем совсем новым структурам присоединились поляки из журнала «Культура» под руководством Ежи Гедройца. У него уже был большой опыт издателя и редактора. Оказавшись в 1918 году в Варшаве, он стал сторонником, поклонником Пилсудского и его концепции будущей федерации Польши с Украиной, Белоруссией и Литвой. В 1920 г. отправился на фронт против большевистского нашествия, шедшего под руководством Тухачевского и Буденного с лозунгами «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!». Польша войну выиграла, но Пилсудский свою концепцию проиграл.
Под давлением Франции на Збруче появился первый в истории «санитарный кордон», то есть началось полное отделение от Советской Украины. Ежи Гедройц пытался спасти ситуацию. После университета (а он слушал, среди прочих, и лекции украинского историка Мирона Кордубы) создал независимый двухнедельник «Бунт Молодых», вокруг которого сосредоточилась группа недовольных политикой властей деятелей и журналистов, отказывавшая украинцам в Галичине, на Волыни и в Холмщине в автономии и реализовывавшая курс на ассимиляцию. Второй задачей Гедройца и его сотрудников было распространение информации о событиях в Советской Украине. Впоследствии двухнедельник «Бунт молодых» стал еженедельником «Политика», а Гедройц привлек к сотрудничеству также украинских авторов: редактора львовского «Діла» Ивана Кедрина-Рудницкого (дядя историка Ивана Лысяка-Рудницкого), поэта Евгения Маланюка, молодого журналиста с Холмщины Геннадия Которовича (дяди современного киевского музыканта Богодара Которовича) - в качестве парламентского корреспондента, одного из лучших журналистов того времени. В 1940 году «Политика» должна была стать ежедневной, чтобы расширить влияние на польское общество.
Наступление Гитлера и Сталина в сентябре 1939 года поломало эти планы и вынудило Гедройца эмигрировать сначала в Румынию, затем на Ближний Восток и в Италию, а после войны осесть во Франции. Там, в местности Мезон Лафитт неподалеку от Парижа, в 1947 году начал выходить теперь уже легендарный журнал «Культура», задачей которого было вести идеологическую войну против коммунистического порабощения и искать пути к пониманию с восточными соседями Польши. А это последнее было нелегким делом.
Вторая мировая война, самая жестокая и бесчеловечная в истории, углубила польско-украинскую вражду, несмотря на то, что украинские солдаты в польской армии и так называемые «контрактовые» офицеры - бывшие петлюровцы - честно воевали в сентябре 1939 года. Но попытки украинцев под немецкой оккупацией получить хотя бы скромную автономию в общественной, культурной и церковной жизни в рамках системы Украинских Допомоговых Комитетов встретили со стороны поляков острое осуждение, поскольку они относились к таким попыткам как к предательству прежнего общего государства. Проявлением такого отношения было убийство в начале 1941 года на Холмщине в селе Большие Верещи учителя Михаила Остапяка, а потом уже кровавый поток братоубийственной борьбы покатился по всей Западной Украине и к концу войны достиг апогея в антипольской «этнической чистке» на Волыни. После этого казалось, что между поляками и украинцами уже никогда не будет мира.
Против такого пессимизма поднял инициативу редактор «Культуры» Ежи Гедройц, хотя для многих его современников попытка примирения представлялась безнадежной. На родных землях в условиях коммунистического тоталитаризма диалог был невозможен, а в двух диаспорах царил дух противостояния. Причиной были не так груз истории, как последствия регионального происхождения среди большинства беженцев. Польская эмиграция состояла в основном из людей, которые перед войной жили в Галичине и на Волыни, а в годы советской власти между 1939 и 1941 гг. были депортированы на Колыму и в Среднюю Азию. Они были освобождены после нападения Гитлера на Советский Союз на основе соглашения между Кремлем и польским правительством в изгнании генерала Владислава Сикорского и призваны в армию под командованием генерала Владислава Андерса, до недавнего времени узника Лубянки (впоследствии женившегося на депортированной украинке из Львова). Польская армия, организованная на территории СССР, получила разрешение от Сталина (учитывая мнение Англии и США) на выход в Иран, а затем на Ближний Восток, где она воевала против немцев в Северной Африке и потом в Италии. Демобилизованная в Великобритании, она осталась на острове и стала фундаментом для правительства Польши в изгнании. Начало «холодной войны» вызвало среди этих поляков надежды на настоящую «горячую», то есть третью мировую войну и на восстановление Польши в старых границах. Популярным среди них был тогда лозунг: «Одна бомба атомова - і ми вернемось до Львова».
Но и большинство украинской эмиграции состояло из выходцев с западноукраинских земель. Первая волна пошла на Запад уже в 1939 г., после «освобождения», вторая в 1944 м -вследствие наступления Красной армии. Для жителей центральных, а особенно восточных регионов Украины не было, учитывая расстояние, а возможно, и ментальность, таких возможностей для бегства. Беженцы из тех регионов были в меньшинстве, и их довольно иронично называли «схидняками». Именно то меньшинство, свободное от антипольских комплексов, оказалось впоследствии наиболее ценным и разумным элементом украинской диаспоры. Но западноукраинское большинство, как и его польский антипод, тоже мечтало о третьей мировой войне, надеясь на объединение «освобожденной» Украины с потерянными регионами Холмщины, Посянья и Лемковщины.
Мы, то есть Гедройц с его сторонниками (а их было немного) и украинские «реалитетники» - как автор этих строк, мой друг Иван Лысяк-Рудницкий, Борис Левицкий, Иван Кошеливец, Михаил Воскобойников и Иван Багряный, - придерживались позиции, что третья мировая война была бы угрозой для самого существования Польши и Украины. Нашим девизом была психологическая или идеологическая война с империей во имя эволюционного процесса от тоталитаризма к демократии без войны и кровопролития. Мы были убеждены, что эту борьбу выиграем. Это был не волюнтаризм или виртуальный романтизм. Мы исходили из хорошего знания тоталитарной системы, ее внутренних слабостей, неспособности к модернизации и реформированию. И хотя наши западные друзья коммунизма и были убеждены в прочности и способности к трансформации системы, а нас снисходительно называли «рыцарями холодной войны», мы свое дело делали непоколебимо. А оно стало легче, когда американцы отошли от доктрины «освобождения» и перешли к политическому и экономическому соревнованию.
В обоих диаспорах надежды на третью мировую войну развеялись. Наступила фрустрация, а некоторые круги крайних националистов начали искать спонсоров у Чанкайши на Тайване или у генералиссимуса Франко в Испании. Но польско-украинское противостояние в диаспоре сохранилось. А с востока приходили вести о глубоком кризисе «зрелого социализма» и моральной и материальной коррупции периода брежневщины. В Польше росло общее недовольство и возникали забастовки и мятежи. Нужно было искать смелые концепции, чтобы близкий, по нашему мнению, упадок империи нас не застал врасплох и не привел к новым вспышкам взаимной вражды. В этой ситуации Ежи Гедройц решил бросить радикальный лозунг объединения поляков с белорусами, литовцами и украинцами, провозглашение отказа от претензий на Вильнюс, Гродно и Львов, причем Львов в психологии поляков имел ключевое значение. Когда в политических кругах польской эмиграции разошлись слухи о приготовлении акта отречения, к Гедройцу начали приходить разные политические блоки демократического толка - так как с другими он не поддерживал отношений - и умолять, чтобы он этого не делал, потому что его убьют польские шовинисты, убьют, а читатели «Культуры» отвернутся от журнала, и он пропадет. А твердый литвин-поляк выслушивал молча те заклинания, улыбался, курил папиросы, а в конце спокойным тоном сказал: «Дорогие господа, думаю, что Вы ошибаетесь. Я Вам глубоко благодарен за предостережения, но Вы увидите, что они ошибочны».
Вскоре «Культура» провозгласила программу отказа от бывших восточных земель Польши ценой объединения и сотрудничества с белорусами, литовцами и украинцами. Польская диаспора была шокирована, но, кроме громких протестов, ничего не случилось. Ушло небольшое количество подписчиков «Культуры», но не слишком много. Восполнили их украинцы, заинтересовавшиеся журналом. Украинская эмиграция восприняла заявление с осторожным недоверием. Но количество наших друзей начало расти и увлекло умеренные националистические круги из групп «Пролог» и «Украинский Самостийник».
Но те изменения были в центре нашего внимания. Мы ждали отклика на «востоке», у нас дома, хотя проникновение через границы и полицейские барьеры не было легким. Помогало нам моральное разложение польских коммунистов. Хуже было с доступом в Украину, поскольку в Киеве не было западных дипломатических миссий, через которые можно было бы передавать материалы. Спасало нас радио: американские радиостанции в Мюнхене, польское «Радио Свободной Европы» под руководством бывшего подпольщика Яна Новака-Езеранского, который из оккупированной Варшавы предпринимал рейды в Лондон, и украинская радиостанция «Свобода» старого галицкого демократа Михаила Демковича-Добрянского. Они систематически передавали статьи и дискуссии из «Культуры» в эфир. Эффект в Польше был феноменальным, в Украине значительно слабее.
Решающим для будущего был успех в Польше. На фоне системного идеологического кризиса марксизма и всей фальши польско-советской дружбы идеи «Культуры» начали притягивать все больше сторонников, особенно среди молодежи. А когда в 1980 г. возникла массовая оппозиция «Солидарность», понимание с Украиной стало одной из главных задач на будущее. После падения коммунистического режима, новая демократическая власть переняла программу «Культуры». Осуществилась мечта Ежи Гедройца, именем которого будет назван инициированный мной Европейский коллегиум польских и украинских университетов в Люблине. Жаль, что украинские власти еще не осознали заслуг Гедройца и не назвали площадь или улицу в Киеве его именем.
Производство
